Ученик убийцы [издание 2010 г.] - Робин Хобб

Говорят, что корни легенды о Рябом уходят далеко к первым жителям Герцогств — не к тем, кого завоевали приплывшие с Внешних островов Видящие, а к исконным обитателям этих мест. Даже у островитян есть похожий миф: это история-предостережение о том, как прогневался Эль, бог моря.

Когда море было молодым, Эль, первый Старейший, верил в островной народ. И Эль дал островитянам море и все, что в нем плавает, и все земли, которые оно омывает. Много лет люди были благодарны за этот дар. Они рыбачили в море, селились на его берегах, где желали, и нападали на чужаков, осмелившихся ступить во владения, которыми наделил островитян Эль. Те, кто заплывал в их моря, тоже становились законной добычей островного народа. Жители островов процветали и делались крепкими и сильными, потому что слабые не выживали во владениях Эля. Жизнь их была суровой и опасной, но зато мальчики вырастали в сильных мужчин, а девочки становились бесстрашными женщинами, которые и семейный очаг хранили, и выходили в море вместе с мужьями. Народ уважал Эля, и ему они предлагали свою добычу, и только его именем они проклинали и благословляли, и Эль гордился своим народом.

Но дары Эля оказались чрезмерными. Слишком мало островитян умирало во время суровых зим, штормы, которые посылал Эль, были слишком мягкими, чтобы искусство мореплавания не угасало. И людей становлюсь все больше. И так же множились их стада и отары. В урожайные годы слабые дети не умирали, а оставались дома и распахивали землю, чтобы кормить скот и людей, таких же слабых, как они сами. Земледельцы не восхваляли Эля за его сильные ветры и разорительные бури. Вместо этого они благословляли и проклинали только именем Эды, старейшей среди тех, кто пашет, сеет и разводит скот. И Эда благословляла слабых, их поля и стада. Это не понравилось Элю, но он не обрушил гнев на слабых, потому что у него все еще были сильные люди на морских кораблях. Они благословляли его именем и проклинали его именем, и, чтобы поддерживать их силу, он посылал им штормы и холодные зимы. Но время шло, и приверженцев Эля становилось все меньше. Мягкотелый народ суши соблазнял людей моря, и их женщины рожали мореходам детей, которые могли лишь пахать и сеять. И народ покинул зимние берега и покрытые льдом пастбища и двинулся на юг, в теплые края винограда и зерна. И с каждым годом все меньше и меньше мореходов бороздило моря и собирало урожай рыбы, как это повелел им Эль. Все реже и реже слышал он свое имя в благословениях и проклятиях. И наконец наступил день, когда остался один-единственный человек, благословляющий и проклинающий именем Эля. Это был тощий старик, слишком древний для моря, суставы которого отекли и болели, а во рту оставалось всего несколько зубов. Его благословения и проклятия были слабыми и больше оскорбляли, чем радовали Эля, потому что ему дряхлый старик был не нужен.

Наконец пришел шторм, который должен был покончить со стариком и его маленькой лодкой. Но когда холодные волны сомкнулись над ним, он вцепился в остатки лодки и осмелился воззвать к Элю и молить его о милосердии, хотя все знали, что милосердия нет в нем. Эль был так разъярен этим богохульством, что не принял старика в свое море, выкинул его на берег и проклял его, так что старик не мог больше выходить в море, но не мог и умереть. И когда он выполз из-под соленых волн, его лицо и тело были рябыми, как будто он переболел чумой. И он встал на ноги и пошел вперед, к теплым землям. И везде, где он проходил, он видел только слабых земледельцев. И он предупреждал их об их глупости и о том, что Эль вырастит новый, еще более твердый народ и отдаст их земли этому народу. Но люди не слышали его слов — такими мягкими они стали. Однако где бы ни проходил старик, болезнь следовала по его стопам. И это была заразная болезнь, для которой неважно, сильный человек или слабый, твердый или мягкий, она забирает всех и все, чего касается.

Эта история похожа на правду, ведь всем известно, что такие болезни распространяются с дурной пылью или при вскапывании земли. Таково сказание. И таким образом, Рябой стал предвестником смерти и болезни и предостережением тем, кому живется легко, потому что поля их плодородны.

Возвращение Верити в Олений замок было серьезно омрачено событиями в Кузнице. Наследный принц, философски относящийся к человеческим ошибкам, уехал из Ладной Бухты, как только герцог Келвар и Шемши показали, что они в согласии займутся охраной берегов. Верити и его свита покинули замок еще до того, как мы с Чейдом вернулись в трактир. Поэтому в пути назад мне чего-то не хватало. Днем и вокруг костров по ночам люди говорили о Кузнице, и даже в пределах нашего небольшого каравана эти истории обрастали все новыми и новыми подробностями.

Мой путь домой был испорчен тем, что Чейд возобновил шумное представление, исполняя роль отвратительной старой леди. Мне приходилось бегать по поручениям и прислуживать «ей» вплоть до того времени, когда появились «ее» слуги из Оленьего замка, чтобы отвести «старую леди» в принадлежащие ей апартаменты. Леди Тайм «жила» в женском крыле, и хотя в те дни я пытался собрать хоть какие-нибудь сплетни о ней, но не услышал ничего, кроме того, что она затворница и у нее трудный характер. Как Чейду все это удалось, я так никогда и не узнал.

В наше отсутствие в Баккипе, по-видимому, бушевала настоящая буря. Событий накопилось так много, что мне показалось, будто нас не было десять лет, а не несколько недель. Даже Кузница не смогла затмить представление леди Грейс. История об этом рассказывалась и пересказывалась. Менестрели соперничали за признание своего варианта рассказа каноническим. Я слышал, леди Грейс во всеуслышание заявила, что сторожевые башни должны стать величайшими сокровищами ее страны, и после этой пламенной речи герцог Келвар опустился на одно колено и поцеловал кончики ее пальцев. Один источник даже поведал мне, что лорд Шемши лично поблагодарил леди и много танцевал с ней в тот вечер и что это чуть не вызвало новую ссору между соседними герцогствами.

Я был рад ее успеху. Я даже неоднократно слышал шепот о том, что принцу Верити следовало бы найти себе леди со столь же чутким сердцем, как у леди Грейс. Поскольку он часто отсутствовал, улаживая внутренние конфликты и охотясь за пиратами, народ начинал чувствовать потребность в сильном правителе, который всегда был бы дома. Старый король Шрюд номинально все еще оставался нашим монархом. Но, как заметил Баррич, человеку свойственно смотреть вперед. «А вдобавок, — добавил он, — люди хотят знать, что у будущего короля есть теплая постель, в которую ему хочется вернуться. Лишь немногие из них могут позволить себе какую-либо романтику, но людям нравится думать, что романтика есть в жизни их короля. Или принца».